— Я думал, что ты уже спишь, — разочарованно пробормотал он.

— Нет, я размышляю.

— О чем?

— О настоящем и о будущем, — ответила Арлетт, не сводя с него глаз.

Рольф начал раздеваться. В свои тридцать семь он сохранил стройную подтянутую фигуру. В волосах уже засеребрилась седина, а в уголках глаз пролегли морщины, но он по-прежнему оставался очень привлекательным мужчиной.

Почувствовав пристальный взгляд жены, Рольф на несколько мгновений замер с вопрошающей полуулыбкой на губах.

— Праздник прошел превосходно, — заметил Рольф, решив, что под настоящим и будущим Арлетт подразумевала все, связанное с помолвкой дочери. — Ты всегда умела устроить настоящий пир.

Удивленная и польщенная похвалой, Арлетт несмело улыбнулась и благодарно кивнула. Обычно Рольф не замечал тех усилий, которые она прикладывала для того, чтобы содержать домашнее хозяйство в полном порядке. Видимо, он полагал, что для этого не требуется особого труда.

— Я думаю, мне и Жизели имеет смысл съездить с тобой в Англию и посмотреть, чем владеет Оберт де Реми, — помолчав, предложила Арлетт.

Пробормотав в ответ что-то невнятное, Рольф принялся развязывать подвязки.

— Мне бы очень хотелось поехать, — твердо добавила она.

— Я подумаю, — проронил Рольф, не поднимая головы. — Такие вопросы не решаются с ходу.

Арлетт удовлетворенно откинулась на подушку и завела разговор о том, как хорошо, по ее мнению, вели себя дети во время ритуала обручения и на пиру. Ее удивило то, что Рольф не рассердился и не стал спорить по поводу совместной поездки в Англию. Она сочла это за добрую примету.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Переодевшись в старенькое заштопанное платье, Эйлит собралась заняться уборкой в доме. За зиму в нем накопилось много грязи и пыли. Сейчас, в начале мая, когда мрачные пасмурные дни остались позади, Эйлит чувствовала прилив сил. Солнечное тепло и пение птиц поднимали настроение.

По распоряжению Эйлит из дома вынесли и составили вдоль стен все столы и стулья. Деревенский плотник осмотрел их, отставляя в сторону те, которые требовали ремонта. Отсыревшие и покрывшиеся плесенью опилки служанки вымели за порог и на тачке вывезли во двор, где на них с энтузиазмом набросились куры.

От Эйлит не ускользнула кривая усмешка Рольфа, когда он увидел беспорядок, воцарившийся в доме. Держа за поводья двух боевых коней, приготовленных для королевских конюшен, он вскочил в седло. Ему предстояло на три дня отправиться в Винчестер.

— К твоему возвращению все снова будет стоять на местах, — раздраженно проронила Эйлит, понимая, что, задержись она с уборкой на несколько дней, он сам начал бы жаловаться на грязь и зловоние, распространявшееся от гниющих на жаре опилок.

— Надеюсь.

Эйлит обиженно поджала губы.

Рольф тронулся было к воротам, но спустя миг, быстро изменив решение, развернул жеребца и подъехал к Эйлит. Он мельком оглядел ее с головы до ног, с обтрепанного края косынки до загнутых мысков старых туфель, и ласково произнес:

— Я помню тот день, когда впервые увидел тебя с метлой в руках среди капусты. Ты и тогда сердилась, помнишь? — Рольф склонился в седле и погладил Эйлит по щеке.

Она затаила дыхание, почувствовав прикосновение его пальцев.

— Тогда ты мне показался самым привлекательным мужчиной на свете.

Они смотрели друг на друга так, словно к ним нежданно-негаданно вернулись бурные чувства, потускневшие и ослабшие с годами.

Эйлит ждала, что Рольф вот-вот спрыгнет с лошади, заключит ее в объятия и скажет, что Винчестер может подождать, а их любовь будет длиться вечно. Но Рольф не сделал этого. Прикованная к земле собственными страхами и сомнениями, Эйлит тоже не двинулась с места. Минутная слабость обоих быстро прошла, ничего не изменив.

— Да поможет тебе Бог, — сказал Рольф, разворачивая жеребца к воротам.

— Пусть Господь бережет тебя в дороге, — откликнулась Эйлит, глядя вслед удаляющемуся всаднику. Она все еще ощущала тепло его пальцев на своей щеке.

А потом она пошла в дом, взяла метлу и принялась за уборку. Вскоре вернулась Джулитта. С некоторых пор отец Гослин начал давать ей уроки. Молодой человек был младшим братом одного из рыцарей-вассалов Рольфа и жил в Улвертоне, пока не подвернется местечко в каком-нибудь из приходов Рольф поручил молодому монаху обучать живущих в замке мальчиков, достигших семилетнего возраста. В виде исключения на занятия была допущена и Джулитта, заявившая родителям, что не сможет жить без уроков отца Гослина. Впрочем, по сообразительности она не уступала ни одному из мальчишек.

Однако в это утро Джулитта вернулась с урока вся в слезах. Краем глаза Эйлит успела заметить семилетнего Гамо, который с громким ревом бежал к матери, показывая пальцем в сторону Джулитты.

— Ну, что ты там натворила? — со вздохом спросила Эйлит.

— Гамо говорил неправду. Когда я попросила его замолчать, он повторил все, что сказал, и еще назвал меня маленькой глупой сукой. Тогда я ударила его. — Лицо девочки раскраснелось от возмущения.

Эйлит смотрела на дочь со смешанным чувством любви и беспокойства. В этот момент в зал вошла мать Гамо, тянувшая за собой толстого розовощекого сына, жалобно шмыгающего носом и размазывающего слезы по лицу. Женщина сурово посмотрела на Джулитту и сказала:

— Тебе не следовало этого делать.

— Он получил по заслугам.

— И все же ты не должна была бить его.

— Но он обозвал меня нехорошим словом и сказал неправду! — с негодованием воскликнула Джулитта. — Он сказал, что Бен собирается жениться на какой-то девочке из Нормандии. Это неправда! Он женится на мне!

Эйлит поморщилась и прикусила губу. Она сама полагала, что чем раньше дочь узнает правду, тем лучше, но горячность, с которой девочка отреагировала на известие о помолвке, поразила ее.

— Джулитта, конечно, Гамо поступил нехорошо, обозвав тебя некрасивым словом, но он сказал правду. Бенедикт де Реми действительно помолвлен с девочкой из Нормандии. Они почти ровесники.

Оцепеневщая от неожиданности Джулитта вытаращила глаза и уставилась на мать. Ее губы дрожали, она крутила головой из стороны в сторону, упрямо отказываясь верить в услышанное.

— Дорогая. — Эйлит шагнула к дочери.

Швырнув на пол грифельную доску и иголку, Джулитта с рыданиями опрометью выбежала из зала. Ее рыжие локоны развевались за спиной, как полотнище знамени. Позабыв обо всем на свете, Эйлит бросилась за ней вдогонку. В этот момент произошло неожиданное: один из ремней, поддерживающих боевые секиры на стене, соскользнул. Обе секиры с оглушительным грохотом упали на столик, заставленный кувшинами с элем и тарелками. Одна отскочила от края стола и упала на пол, другая вонзилась в доску, словно нож в масло.

Эйлит резко остановилась. От дурных предчувствий волосы у нее на затылке стали дыбом, а в душу закрался холодок. Неподвижно висящие на стене боевые секиры Рольфа символизировали благополучие и спокойствие. Эйлит верила в приметы. Теперь она не сомневалась в том, что секира, вонзившаяся в стол, предвещала беду. Эйлит со страхом смотрела на слабо покачивающееся древко. Ничего страшного не произошло. За десять лет ремни отсырели и ослабли. Рано или поздно секиры все равно бы упали.

Так и не подойдя к столу, Эйлит побежала разыскивать Джулитту. Мрачные предчувствия не покидали ее.

Джулитта лежала на тюфяке в спальне, уткнувшись в подушку лицом. Ее плечи вздрагивали.

— Это нечестно! Нечестно! — сквозь слезы бормотала она.

Сердце Эйлит сжалось от жалости и сострадания. Она ласково погладила дочь по непослушным кудрям и поцеловала ее в горячий висок.

— Не забывай, милая, что Бенедикт тебе как брат, — прошептала она. — А за братьев не выходят замуж.

Эйлит надеялась, что Джулитта со свойственным ей любопытством тут же поинтересуется, почему брат с сестрой не могут быть мужем и женой, но девочка не произнесла ни слова. Она уже не рыдала, а тихо всхлипывала, изредка икая.