— Что случилось? — требовательным тоном осведомилась Эйлит, взгляд ее расширенных от ужаса глаз остановился на Голдвине, вернее, на его стеганом жилете, который воины обычно надевали под доспехи. — Почему ты убрал инструменты из кузницы и погасил огонь? — Спустя секунду Эйлит заметила на стуле сложенную и перевязанную кожаным шнурком легкую кольчугу. — Значит, ты уходишь на войну, — охрипшим голосом, еле сдерживая рыдания, произнесла она.

— Эйли, я должен. На поле боя королю понадобится оружейник. — Вскочив на ноги, Голдвин торопливо обошел стол и обнял жену. — Если я останусь дома, то от напряжения просто взорвусь, как бочка с кипящей смолой. — Он судорожно сжал объятия.

Никогда прежде не пахло от него так сильно дымом кузницы и едким мужским потом. Эйлит с болью в душе смотрела на волнистую прядь волос, упавшую на одну из его бровей, на карие глаза и густые ресницы, словно запоминая их.

— Я не выдержу этого, — прошептала она, вцепившись в его рубашку мертвой хваткой.

— Любимая, я знаю, что ты чувствуешь. Но мне нужно идти.

— Для того, чтобы доказать, что ты настоящий мужчина? — воскликнула она. — Вот верное тому доказательство! Этого более чем достаточно! — Эйлит прижала руки мужа к своему выпирающему животу. — Вот что ты должен защищать! А не бросать меня в трудный момент так же, как Оберт де Реми бросил Фелицию.

Вздрогнув, словно от удара, Голдвин побледнел.

— Именно поэтому, ради нашего еще не рожденного ребенка, я иду на войну, — сурово ответил он. — Ради него и нашего будущего. Эйли, пойми. — Прикусив губу, Эйлит положила голову на грудь мужу, прислушиваясь к учащенному биению его сердца. Ее душа наполнилась безотчетным страхом.

— Неужели Вильгельм высадился в Англии? — тихо спросила она, проглотив застрявший в горле ком и подавив порыв разрыдаться.

— Нет, — вмешался в разговор Альфред, вместе с Лильфом поднимаясь из-за стола, — но брат короля Тостиг и Гарольд Хардгад Норвежский напали на нас с севера Йорк уже пал, войска других северных земель из последних сил сдерживают вражеский натиск. Если хочешь спасти своего ребенка, молись за то, чтобы ветра никогда… Не позволили Вильгельму Нормандскому пересечь море, а мы дали достойный отпор норвежцам. — Губы Альфреда, сжавшись, превратились в одну суровую линию. Он шагнул к двери. — У нас нет времени на разговоры. Мы должны отправиться в путь до полудня.

Эйлит всем телом прильнула к мужу. Ей так много хотелось сказать ему, но слова, казалось, застряли в горле. Осталась только жалкая, бессильная ярость.

— О, Голдвин! Береги себя! — проговорила она наконец.

Склонив голову, он поцеловал ее.

— Ты тоже береги… — Его голос дрожал от волнения.

Нет, это невозможно! Она не может отпустить его!

Но Голдвин разомкнул обвивавшие его шею руки жены и отстранился… Затем взял со стула собранные в дорогу вещи и вышел из дома.

Эйлит последовала за ним по пятам… Она молча наблюдала, как Голдвин садится на лошадь. Альфред и Лильф обняли сестру и тоже вскочили в седла.

Глядя на их удаляющиеся силуэты, Эйлит никак не могла прийти в себя, никак не могла поверить в случившееся.

Трое дорогих ее сердцу людей неслись по грязной дороге навстречу неизвестности, оставив ее одну.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Пятнистая шкура жеребца лоснилась от пота, побелевшие от страха глаза дико вращались. Рольф и двое конюхов с трудом удерживали его.

— Ричард, именем Христа заклинаю, скажи, зачем ты купил этого зверя? — возмутился Рольф, искоса поглядывая на Ричарда Фицскроба. — Да он в таком состоянии наверняка проломит борт судна.

Поморщившись, Ричард почесал макушку выбритой наголо головы.

— Со всадником на спине он ведет себя прекрасно. Просто ему не нравится подниматься наверх.

Рольф вполголоса выругался. Даже с испанским скакуном герцога Вильгельма не пришлось столько возиться при погрузке. Между тем дорога была каждая минута. Всех лошадей следовало как можно скорее разместить на палубах и до заката солнца, с вечерним приливом, отправить из Сен-Валери. Корабль герцога уже находился в полной боевой готовности. Второго такого удобного случая поймать попутный ветер могло и не представиться.

Холодный восточный ветер растрепал волосы Рольфа и заставил неистово крутиться флюгер на крыше церкви. Герцог намеревался выйти в море еще две недели тому назад, но упрямый ветер отказывался менять направление, пока на помощь не пришел божественный покровитель города, сам святой Валери.

В тот день чудотворные церковные реликвии были торжественно — в сопровождении кавалерии и под аккомпанемент барабанов, труб и рожков — пронесены по городу. Очевидно, мощи и молитвы не оставили святого равнодушным, потому что на следующее утро ветер резко поменял направление, устремившись на восток. Немедленно началась подготовка к отплытию.

Пронзительно заржав, скакун взбрыкнул и чуть не раздробил копытом череп одному из конюхов. Уловив запах страха, исходивший от перепуганного жеребца, конь, ожидавший своей очереди на берегу, начал беспокойно пританцовывать.

— Принеси шоры, — раздраженно приказал Рольф конюху. — Ричард, займи место Гамо.

Конюх побежал выполнять распоряжение, Фицскроб же, схватив жеребца под уздцы, почти повис на нем, стараясь удержать на месте. Тем временем Рольф велел конюшему вести следующую лошадь на судно. Оно представляло собой глубокую торговую галеру с бортами более высокими, нежели у быстроходных, остромысых герцогских кораблей, чьи строгие линии напоминали суда первых викингов. Личный корабль Вильгельма, уже полностью снаряженный, стоял на якоре в бухте, вдали от погрузочной суматохи. Сам герцог в настоящий момент прохаживался вдоль берега, внимательно наблюдая за ходом дел. Рольф очень надеялся, что Вильгельму не придет в голову мысль проверить прямо сейчас, как идет погрузка лошадей конкретно на этом судне.

— Тебя следует заставить сопровождать этого дьявола в течение всего пути, — бросил Рольф Ричарду. Веревка врезалась в ладони, казалось, поджигая их.

Когда наконец вернулся конюх с шорами, началась новая схватка не на жизнь, а на смерть: жеребец изо всех сил сопротивлялся, не позволяя закрыть глаза.

— Ради Бога, где ты его достал?

— Бог здесь ни при чем. Тут приложил руку аллах, — переведя дыхание, отозвался Ричард. — Мой отец купил его у торговца-мавра. А потом ему показалось, что по сравнению с брабансонами [2] Слипнир чересчур легок, и он решил отдать его мне.

— Ты уверен, что твой отец сплавил его тебе именно поэтому?

— Я же говорил тебе, жеребец прекрасно повинуется, — начал оправдываться Ричард. — Просто он не любит подниматься по наклонной плоскости. Да прекрати ты хмуриться и ворчать. Неужели ты не хочешь, чтобы твоих кобыл обслужил чистокровный мавританский жеребец?

— Если он передаст своему потомству именно те качества, которые проявляет сейчас, то не хочу, — фыркнул Рольф. — Окажись он в моем табуне, я бы первым делом его кастрировал.

Ричард усмехнулся.

— О, нет. Уверен, ты бы так не поступил.

С шорами на глазах жеребец немного присмирел и позволил провести себя на палубу. Его влажные, отливающие серебром бока то и дело нервно вздрагивали. От напряженного ожидания, что он вот-вот впадет в безумство и сбросит их всех в ледяную воду, Рольф покрылся испариной. Проведя строптивца вдоль ряда привязанных к борту коней, он, немного поразмыслив, разместил его чуть поодаль от остальных.

— Так будет легче добраться до него и в случае необходимости перерезать ему горло, — мрачно сказал Рольф, обращаясь к Фицскробу. — В открытом море у нас не найдется другого выхода. Не сомневайся, Ричард, я именно так и поступлю. — Он выразительно похлопал по своему ремню, на котором рядом с коротким ножом висел длинный остро наточенный скрамасакс [3] . — Стоит одной лошади запаниковать, как к ней тут же присоединятся остальные, в результате чего мы в самом скором времени пойдем ко дну… — Оценивающе взглянув на жеребца, он распорядился: — Шоры пока не снимать.